Тео трет шрам на руке каждый раз, когда ему неспокойно, тревожно, волнительно - почти всегда, когда заходит домой, уже зная, какую картину застанет, едва переступив порог.
Он никогда не приходит домой пораньше, оставаясь на работе или в библиотеке подольше — ведь дома всегда мать, обнимающая бутылку, едва часы пробивают пять вечера. Ей незачем выходить из дома — если только за алкоголем, ведь Тео перестал его покупать уже давно; а потому она проводит все время в четырех стенах, скрючившись возле ноутбука. «Это называется удаленная работа, фриланс, дорогой.»
Тео знает, что это такое — это он большую часть жизни находился в двадцать первом веке, но не устает говорить матушке, что ей нужна нормальная работа. Просто чтобы нужно было ходить на работу, общаться с людьми и выползать из своего кокона.
Он не может бросить ее, за что ненавидит обоих — и ее, и себя, спрашивая каждый день у отражения, сколько еще он выдержит.
Коннор уже давно зовет его снимать квартиру вместе, ведь тоже живет с родителями, а в двадцать три это уже кажется так несолидно.
«Давай, ты только представь, мы сможем устраивать вечеринки, когда захотим. И можно приводить девочек, когда захочется! А там закончим учебу — можно будет перебраться ближе к центру, ведь сможем полноценно работать.»
Тео обещает другу, что подумает — из раза в раз, а затем идет укладывать пьяную в стельку мать спать, ведь доползти до кровати сама, вероятно, она сегодня не сможет.
Выслушать все проклятия, стерпеть удары — его слабые на первый взгляд руки держат ее так цепко, что у матери нет шансов вырваться, и остается только плеваться злобой, а когда шипение перерастает в плач, она наконец затихает, и ее можно накрыть одеялом.
«Знаешь, я ведь могла добиться большего. У меня могла быть карьера актрисы, блестящее будущее, но я влюбилась в твоего придурка отца.
И родила тебя.
Надо было сделать аборт, как только застала его с той шалавой Элиссон.
Все было бы иначе.»
Ком подступает к горлу, но нельзя дать пьяным речам влиять на себя — Тео знает, что каждое слово, что так отчаянно чеканит мать, не стоит и цента, что это просто бред алкоголички, но злость застилает глаза, и в попытке сохранить спокойствие, он трет ладонь.
«Прекрати уже тереть этот уродский шрам. Твой папаша тоже так делал, а ты на него очень похож. И вся твоя мерзость тоже от него. Я сразу это поняла, как только увидела у тебя эту метку. Да, я сразу поняла, что ты будешь таким же выродком как он.»
«Да заткнись уже, старая карга! Заткнись!»
Тео не слышит своего голоса — словно кто-то другой кричит чужим голосом, направляя всю копившуюся обиду на мать, обрушивая на нее всю степень его ненависти, которая уже слишком далеко ушла от любви.
Заткнись, заткнись, заткнись!..
Но она все вопит, и слова перетекают в визг; все смотрит на сына, а глаза наполнены ужасом, словно на его месте самый страшный кошмар наяву, и Тео понимает, что что-то не так и делает шаг назад.
Безвольной куклой тело матери растекается по кровати, а грудь тяжело вздымается как после марафона.
«Вот видишь, я же говорила. Такой же мерзкий, как папаша. Такой же урод.»
Вещей, которые жизненно необходимы, не так уж много, и он скидывает их в одну сумку, громко хлопая дверью. Обеспокоенные соседи спрашивают, все ли в порядке, но он лишь отмахивается, перепрыгивая через ступеньку.
С него хватит.

Долго и счастливо, как в очередной романтической комедии, место которой имеет быть в Нью-Йорке, не получается. С той злополучной ночи Тео чувствует, что с ним что-то не так, и смутные сомнения и собственный испуг после произошедшего перерастают в паранойю. Коннор спрашивает, все ли в порядке, но у Крейна нет ответа.
Он видит страх в глазах людей, с которыми приходится иметь дело, и боится собственных чувств. Доставщик еды бросил пиццу прямо на пороге, не забрав деньги и с криками убежал вниз по лестнице, когда злой и голодный Тео открыл дверь и спросил, почему так долго везли.
Босс схватился за сердце, когда в очередной раз объявил, что премии в этом месяце отменяются, и теперь подозрительно косится в сторону Крейна.
Все меньше сна, все больше раздражения и злости,
все больше страха в окружающий.
Он ведь никогда не был идиотом, и теперь сумел связать два плюс два и получить четыре, и когда даже Коннор начинает смотреть иначе после ссоры из-за уборки на общей территории, приходится опять собирать сумку и сбегать, но на этот раз для того, чтобы найти ответы.
Он всегда знал, где можно найти отца, но не думал, что настанет день, когда этого захочется.
Крейн первый раз в жизни покидает Нью-Йорк, и сердце судорожно пропускает такт: будущее не сулит ничего хорошего, а тоскливое ощущение в груди подсказывает, что он может не вернуться домой.

Ричард Крейн предстает перед Тео угрюмым, массивным мужиком, по которому видно, что он из тех, у кого честная работа, но мерзкая мораль; и закрадывается невольная мысль, что с отцом жизнь была бы еще печальнее, чем с алкоголичкой-матерью. Та хотя бы не могла действительно избить его; Ричард Крейн явно лупил бы сына до крови и потери сознания, это читается в его тупых прозрачных глазах.
«Зачем приехал?»
«Получить ответы.»
Отец щурит глаза — он знает, о чем речь, но раскрывать все карты не спешит и играет в дурака, который не понимает, чего от него хотят. Что, группа крови моя нужна? История болезни? Или хочешь узнать о завещании?
Тео это только злит; а он уже понял, что после такого бывает, и потому лишь поднимает руку, демонстрируя свою ладонь.
«Я говорю об этом. Мать сказала, что это от тебя. Что я такой же урод, как и ты. Так что уж расскажи, давай поговорим хоть раз за двадцать три года.»

[Опционально, можно убрать]Различные фактики по желанию, плюс описание способности обязательно для меченых (не забудьте рассказать не только об особенностях метки, но и о внешнем виде, о том, при каких обстоятельствах она появилась, какие последствия несет ее использование).